В Германии показ фильма «Падение» прошел с триумфом, но в столице Франции реакция зрителей на него была резко отрицательной и бурной - речь идет о фильме немецкого режиссера Оливера Гиршпигеля, показавшего последние дни Гитлера и его страдания. «Не кроется ли опасность в таком подходе режиссера, в показе фюрера с «человеческим лицом»?». Этот вопрос не дает покоя парижанам... Недоумение и внутренний дискомфорт испытали парижане при просмотре нового немецкого фильма «Der Untergang» Оливера Гиршпигеля, показавшего Гитлера в его последние дни перед самоубийством в бункере не как монстра, пролившего кровь миллинов безвинных людей, а как обыкновенного человека, которому не чужды сентименты, и чувствовалось, что режиссер относится к своему герою с сочувствием и состраданием. Фильм немецкого режиссера охватывает последний и самый короткий период жизни Гитлера и его детища – «третьегог рейха» - 12 апрельских дней 1945 года. Действие происходит в пределах бункера, куда переместилось нацистское руководство во главе с фюрером перед угрозой советских войск. Гитлера играет швейцарский актер Бруно Ганц, показывающий фюрера обыкновенным человеком, страдающим от всевозможных болячек, вынужденного передвигаться не без посторонней помощи, опираясь на руку адьютанта. В Германии фильм имел большой коммерческий успех, его уже просмотрели более пяти миллонов немцев, но в Париже фильм вызвал большой спор, и как всегда французские патриоты вспоминают черные страницы, связанные с событиями 60-летней давности, когда страна оказалась под пятой нацистской оккупации рейха в годы Второй мировой войны. У режиссера Оливер Гиршпигеля в создавшейся ситуации был лишь один выход – дать интервью газете «Ле Фигаро», чтобы отстоять свою позицию и, следовательно, фильм. «Показ фюрера как чудовища принижает массу его преступлений и страдания жертв его режима. Молодежь сегодня уже не может слышать, что Гитлер был чудовищем и все немцы виновны. Но вот что молодежь действительно хочет, чтобы кто-нибудь им сумел объяснить, как же все это смогло произойти в Германии. Фильм помогает немцам встретиться со своим прошлым и вступить с ним некий мысленный диалог...». Газета задала вопрос: «А не опасно ли при этом показывать при этом «человеческое лицо» фюрера?». Фильм, как уже было сказано, показывает его «слишком человечным», до такой стекпени, что Шоа, Катастрофа при этом почти не вспоминается, а Гитлер предстает как будто и вовсе не причастным ко всем преступлениям нацизма. Клод Ланцман, поставивший в свое время документальный фильм «Катастрофа» выразил свою мысль в интервью каналу «Франс-2»: «Когда видят этот фильм, желают приблизиться к Гитлеру, чтобы понять его, но нельзя понять таких людей. Преступления, сотворенные этим человеком, не позволяют это сделать. А вот позиция французского ученого, бывшего узника и ныне охотника за нацистами, частого гостя нашей страны и главы объединения узников, переживших депортацию в концлагеря, Сержа Кларсфельда: «Фильм это не нуждается в спорах вокруг него. Банально говорить о том, что частное лицо, просто человек не может выглядеть общественным деятелем...» Кларсфельд не испытал сильных переживаний. А сценарист фильма Эрик Эмануэль Шмидт ответил в «Ле Фигаро» так: «Мы хотели показать в фильме не черта с рогами. Спор о том, можно ли нам или нельзя показывать Адольфа Гитлера как простого человека, он просто дурацкий, не имеющий под собой основы. Не Б-г построил и «задействовал» Аушвиц, а человек!» А пока во Франции ждут данных – сколько человек просмотрело этот новый фильм. Кто просмотрел его, не столь уж важно. На-днях фильм получил один из важнейших призов в области киноиндустрии Германии на фестивале немецких фильмов в Баварии(не удивительно, ибо «пивной путч» произошел в ее столице – Мюнхене – прим. переводчика. Г.Р.). В следующем месяце режиссер должен прибыть в Нью-Йорк и в Лос-Анжелес перед показом фильма – соискателяы премии «Оскара» как лучшего зарубежного фильма...
Ур Гелер, Париж, Маарив от 9 января, перевод Григория Рейхмана
[quote] Подкормленный нацизм, или Почему немцы так единодушно поддерживали Гитлера Самсон Мадиевский Среди немецких историков, изучающих самый мрачный и позорный период истории своей страны – 12 лет нацистской диктатуры, Гётц Али занимает особое место. Его работы привлекают внимание не только специалистов, но и широкой публики. Так произошло и с нынешней – на нее откликнулись едва ли не все сколько-нибудь заметные органы немецкой печати. По общему мнению, книга Али «Народное государство Гитлера. Грабеж, расовая война и национальный социализм» – это, бесспорно, новая попытка истолкования исторического феномена, известного как Третий рейх.
Али задался простым и вполне естественным вопросом: в чем причина многолетних успехов Гитлера, поддержки его огромным числом немцев? Как могло столь очевидно мошенническое и преступное предприятие, как национал-социализм, добиться столь высокой, сегодня едва ли объяснимой степени общественной поддержки?
Конечно, насаждаемая и разжигаемая сверху ненависть против «неполноценных», «инородцев», «евреев», «большевиков» и пр. была существенной предпосылкой. Однако в предшествующие десятилетия немцы были не более отягощены ею, чем другие европейцы, их национализм был не более расистским. Утверждение о раннем развитии в Германии особого, специфичного для нее «истребительного антисемитизма» и ненависти к «чужакам», по мнению Али, лишено оснований.
Услужливая диктатура
Ответ автора состоит в понимании нацистского режима как «услужливой (по отношению к подавляющему большинству немцев. – С.М.) диктатуры». Гитлер, гауляйтеры, значительная часть министров, статс-секретарей и пр. действовали как классические политики-популисты, постоянно озабоченные настроением управляемых. Они ежедневно задавались вопросом, как добиться их удовлетворенности, улучшить их самочувствие. Каждый день они заново покупали их одобрение или, по меньшей мере, нейтралитет.
Программа «национального социализма» была не только пропагандистским лозунгом, во многом ее реализовывали на практике. Вот говорящий сам за себя перечень мер социальной политики, осуществленных до войны: введение оплаченных отпусков для рабочих и служащих; удвоение числа нерабочих дней; развитие массового туризма, в том числе для рабочих; создание первой модели дешевого «народного» авто; поощрение семей с детьми (выплата пособий) за счет холостяков и бездетных пар; начатки развитой затем в ФРГ системы пенсионного обеспечения; введение прогрессивного налогообложения. К ним следует добавить защиту крестьян от неблагоприятных последствий капризов погоды и колебаний цен на мировом рынке; защиту должников от принудительного взыскания долга путем описи и продажи имущества (должников по квартплате – от выселения). Понятно, что все это способствовало популярности режима.
Во-первых, во время войны нацистское руководство, учитывая уроки войны 1914–1918 гг., прежде всего озаботилось продовольственным снабжением населения, организовав его так, чтобы простыми людьми оно ощущалось как справедливое. Повышенные нормы выдачи были связаны с более тяжелой работой или особыми, вызванными состоянием здоровья, потребностями. Это имело следствием рост симпатий к режиму, что отмечалось даже его противниками.
Во-вторых, и тоже учитывая уроки прошлого, власть постаралась не допустить безудержной инфляции и краха немецкой валюты. В-третьих, обеспечила семьи солдат деньгами (они получали 85% чистого заработка кормильца до призыва, в то время как семьи британских и американских солдат – менее 50%). Военнослужащие слали родным посылки из оккупированных стран, отпускники везли домой мешки, чемоданы, сумки весом в десятки килограммов. С учетом жалованья и довольствия военнослужащих подавляющее большинство немцев жило во время войны лучше, чем до нее. Это «военно-социалистически подслащенное благосостояние» позволяло поддерживать дух масс, побуждая их вытеснять из сознания преступную подоплеку такой политики.
Средства осуществления этого курса вскрывают ключевые цифры, резюмирующие сложные и трудоемкие подсчеты, произведенные автором: по меньшей мере две трети реальных немецких доходов во время войны проистекали из иностранных (оккупированные и вассальные страны) и «расово-чуждых» (евреи, иностранные принудрабочие) источников; оставшаяся треть делилась между социальными слоями немецкого общества крайне неравномерно – 1/3 его (наиболее зажиточные) несли 2/3 налогового бремени, в то время как 2/3 (широкие массы) – лишь 1/3.
В годы войны большинство (на 1943 г. – 70%) немцев – рабочие, мелкие служащие, мелкие чиновники – не платили прямых военных налогов; крестьяне имели существенные налоговые льготы; пенсии в 1941 г. были повышены (это ощутили особенно небогатые пенсионеры). Все предложения финансовых специалистов об усилении налогообложения отвергались руководством рейха «по политическим соображениям».
Оборотной стороной этой политики было повышенное налогообложение буржуазии: 75% внутригерманских военных налогов вносили предприятия и получатели высоких доходов. По оценкам, исходящим из деловых кругов, в 1943 г. от 80 до 90% предпринимательских доходов изымалось государством. Даже если данные завышены, они отражают налогово-политическую тенденцию нацистского государства.
Та же забота о «благе народа» характеризовала и «генеральный поселенческий план Ост», вырабатывавшийся с 1939-го по 1942 г. В своей окончательной форме он предусматривал вытеснение из европейской части СССР «в сторону Сибири» до 50 млн славян, место которых должны были занять немецкие колонисты. Гитлер мечтал переселить из Тюрингии и Рудных гор «наши бедные рабочие семьи, чтобы дать им большее пространство». «Немецкий рабочий фронт» предусматривал устранить таким путем «по меньшей мере 700 тыс. мелких, убогих сельских хозяйств». В 1942 г. немецкие дети играли «в вооруженных крестьян на черноземных пространствах», невесты солдат мечтали о сотнях тысяч «рыцарских имений» на Украине. И даже Генрих Бёлль писал родителям в конце 1943 г.: «… Я часто думаю о возможности колониального существования здесь, на Востоке, после выигранной войны». Все это, подчеркивает Али, планировалось не ради прибылей юнкеров и монополистов, а как «конкретная утопия для каждого» немца.
Стыдливая память
Расовая теория нацистов справедливо расценивается как идейная подготовка и обоснование ненависти к «недочеловекам» и массовым убийствам. Но для миллионов немцев она была привлекательна другой своей стороной – обещанием внутринемецкого равенства. Нацизм, показывает Али, действительно обеспечил немцам большее социальное равенство и большие возможности социальной мобильности, нежели имевшиеся в кайзеровском рейхе и Веймарской республике.
Нацистская идеология, подчеркивая различия вне нации, смягчала классовые различия внутри. Это ощущалось в организациях «Гитлерюгенда», Союза немецких девушек, при прохождении имперской трудовой службы, в организациях партии и, хотя более медленно, даже в вермахте.
Война ускорила демонтаж социальных перегородок. Большие потери командного состава заставили с октября 1942 г. открыть путь к офицерским должностям людям без законченного школьного образования. И это было встречено в широких слоях населения «восторженно». Согласно нюрнбергским законам 1935 г. новые браки между «арийцами» и евреями были запрещены, зато впервые в истории Германии офицер мог жениться на дочери рабочего, если не существовало, конечно, расовых противопоказаний.
Итак, резюмирует Али, посредством грабительской расовой войны неслыханных масштабов нацизм обеспечил немцам невиданную ранее степень благосостояния, социального равенства и вертикальной социальной мобильности. Вот почему режим чудовищных массовых преступлений был в то же время режимом огромной популярности. Отсутствие сколько-нибудь эффективного внутреннего сопротивления, равно как и последующего чувства вины Али объясняет этой исторической констелляцией.
Новизна такой трактовки состоит именно в раскрытии органической связи «народного» («социального») государства с преступлениям – в противоположность господствующему подходу, отрывающему чудовищные жестокости нацизма от тех акций режима, которые сделали его столь привлекательным для огромного большинства (до 95%) немцев.
Центральной темой книги, как уже говорилось, является нацистская политика финансирования войны. С нескрываемым сарказмом Али отмечает, что в многотомном, стоившем миллионы евро и «становившемся все более бесплодном» труде «Немецкий рейх и Вторая мировая война», подготовленном Военно- историческим институтом бундесвера, этой проблеме уделено минимальное внимание (как, впрочем, и в относящемся к последним годам существования ГДР исследовательском проекте «Европа под знаком свастики»). Представитель первого из этих коллективов заявил Али (2002): «Для нас, обычных историков, эти финансовые дела слишком сложны… мы не можем это исследовать».
В pendant к этому разговору приводится другой, имевший место в федеральном военном архиве во Фрайбурге. Когда Али заказал там поисковую картотеку (крайне несовершенную) к фонду «Интендантское управление главнокомандования вермахта», сотрудник архива сказал ему: «Господин Али, вы, конечно, хорошо разбираетесь в этих делах, но здесь, мне кажется, вы ошиблись, эти документы обычно никто не заказывает». То немногое, что сохранилось из архива управления, было описано в обзоре фонда неправильно и не подготовлено для использования.
Не устрашившись этих трудностей, Али столкнулся и с другими. Выяснилось, что множество документов о чрезвычайном военном бюджете Третьего рейха, где подробно фиксировались доходы, полученные из оккупированных стран, были впоследствии (уже после войны) сознательно уничтожены. Это относится прежде всего к актам, касающимся использования еврейского и «вражеского» имущества, с помощью которых могла быть детально расшифрована невероятно выросшая за годы войны статья бюджета «Общие административные доходы». Уничтожение их происходило как в ФРГ, так и в ГДР. Общим мотивом была заинтересованность в исчезновении документов, из которых без труда могли быть выведены реституционные требования. «И тут, и там это делалось в интересах всех немцев».
Сохранившиеся документы из архивов Германии и других стран (тех, что пустили автора туда, ибо некоторые отказали в допуске или просто не ответили на запросы) легли в основу его исследования.
Бюджетная политика Гитлера, как показывает Али, с самого начала была авантюрной, ориентированной на ожидаемые будущие доходы (поэтому с 1935 г. он запретил обнародование госбюджета). Перевооружение Германии, позволившее ликвидировать безработицу и повысить покупательную способность масс, осуществлялось за счет гигантских кредитов, приведших к быстрому росту внутреннего государственного долга. Бюджеты сводились с огромным дефицитом, и к концу 1937 г. Германия стояла на пороге банкротства. Выход был найден во внешней экспансии (аншлюс Австрии, захват Судетской области, а затем и остальной Чехословакии) и экспроприации евреев (путем наложенного на них после «хрустальной ночи» «штрафа» в размере 1 млрд рейхсмарок, а затем «ариизации» еврейской собственности).
Грабеж как перпетуум-мобиле
Финансирование начатой в 1939 г. войны было организовано нацистским руководством при деятельной помощи менеджеров государственных и частных финансов как огромное мошенничество. Чтобы не лопнуть, оно должно было каждый раз покрываться выгодным победоносным миром. Этот мир должен был обеспечить удовлетворение «подвешенного» потребительского спроса внутри страны и погашение военных долгов. Чем дольше шла война и чем больше средств она сжирала, тем больше должна была быть добыча и, следовательно, тем бесчеловечнее обращение с покоренными.
Нацисты выжимали из оккупированных стран колоссальные контрибуции, разрушая этим их национальные валюты, высасывали миллионами тонн продовольствие для прокорма оккупационных войск и отправки в Германию. Их лозунгом было: если во время войны кто-то должен голодать, пусть голодают другие; если военная инфляция неизбежна, пусть от нее страдает в первую очередь население покоренных стран.
Как уже отмечалось, от немецких военнослужащих шли в рейх миллионы вещевых и продуктовых посылок. Чтобы масштабы этого грабежа остались тайной, статистика отправлений, которая велась почтовым управлением вермахта, в конце войны была уничтожена. Али обратился поэтому через газету «Цайт» к пожилым читателям и читательницам с просьбой описать содержимое этих посылок. Результат: женщины ностальгически вспоминали об отличных продуктах и промтоварах, которые получали от находившихся в армии отцов, мужей, братьев; мужчины же – все без исключения – утверждали, что никогда не отправляли посылок.
Помимо индивидуального грабежа процветал коллективный. Родственники, друзья, знакомые, коллеги объединялись для сбора т.н. «билетов имперской кредитной кассы» и марок, а также всякого барахла – старья, брака, дешевки. Украина в особенности превратилась в «блошиный рынок рейха», где весь этот хлам сбывался в обмен на качественное продовольствие и другие товары. По словам немецкого наблюдателя, все это напоминало «торговлю» с негритянскими племенами и «обмен» стеклянных бус на слоновую кость. На Украине, писали домой немцы, деньги валяются на улице, в одну ночь можно стать богачом. Чиновников оккупационной администрации прозвали в рейхе «восточными гиенами».
Материальное стимулирование хорошего настроения немцев за счет других составляло существенную цель режима на каждом этапе. Государство в целом превратилось в колоссальную машину для грабежа, а отдельные граждане – в извлекателей выгод и «пассивно подкупленных». В распоряжении простых людей оказались вещи, о самом существовании которых они за пару лет до того не подозревали. И это было лишь предвкушением того, какой станет жизнь после войны, какие блага она сулит. Оборотной стороной была нечистая совесть и ощущение, что после всего происшедшего есть лишь одна альтернатива – победить или погибнуть.
С редкой для обычных историков компетентностью Али прослеживает финансово-экономический механизм нацистского грабежа. Прежде всего он вскрывает механику валютных манипуляций финансистов рейха, в частности роль пресловутых «билетов имперской кредитной кассы», которыми оккупационные власти расплачивались с местным населением (в основном в Западной Европе) за реквизируемые товары. Вливаясь в денежное обращение этих стран, немецкие бумажки ослабляли их валюты – естественно, к выгоде Германии.
Жалованье немецких военнослужащих и гражданских лиц в оккупированных странах выплачивалось поначалу именно в «билетах имперской кредитной кассы», а затем в местных дензнаках, курс которых по отношению к марке был произвольно занижен (в Западной Европе – на четверть или треть реальной стоимости, а по отношению к рублю – в четыре раза). Это также резко увеличивало покупательную способность оккупантов.
Али указывает и на очень существенное различие. Если в оккупированных странах Западной, Северной и Южной Европы вермахт (за исключением хаотических недель отступления в самой последней фазе войны) расплачивался за реквизиции и закупки «билетами имперской кредитной кассы» или местной валютой, вследствие чего масштабы их ограбления можно хотя бы приблизительно вычислить по величине израсходованных денежных сумм, то на оккупированных территориях Советского Союза порядок был иным: дензнаки задействовались лишь частично, а значительная часть присвоенного оформлялась т.н. «квитанциями» или не оформлялась вообще.
Большое место в книге занимает анализ финансово- экономических последствий ограбления евреев в оккупированных и зависимых от немцев странах. Продажа отнятой у них собственности позволяла выбрасывать на рынки капитала, недвижимости, вещевые рынки и в розничную торговлю дополнительное количество благ и таким путем частично удовлетворять повсеместно резко увеличившийся спрос на товары повседневного обихода и ценные вещи. Конечно, причиненные войной и немецким ограблением Европы дыры в снабжении населения не могли быть закрыты полностью, но на какое-то время, в каких-то местах – существенно уменьшены.
На первый взгляд финансовые средства, влившиеся в военную кассу рейха в результате экспроприации европейских евреев (15–20 млрд рейхсмарок, или 5% военных расходов Германии), были не столь велики. Однако, поскольку указанные расходы на 50% финансировались за счет кредитов, добавочный доход расширял рамки кредитования на равную сумму, и эффект, таким образом, удваивался. А самое главное – эти вливания позволяли справляться с пиковыми нагрузками военного бюджета в кризисные моменты, когда требовалась мобилизация всех сил и ресурсов. Они позволяли руководству щадить подавляющее большинство немецких налогоплательщиков, замедлять разграбление оккупированных стран и при этом хорошо оплачивать военнослужащих, финансировать закупки оружия и военное строительство. Все это способствовало поддержанию внутренней стабильности в Германии, а также готовности к коллаборационизму в оккупированных странах.
И веревочка пригодится
На вопрос, куда девалось имущество ограбленных, депортированных и умерщвленных, Али дает четкий ответ: их золото, драгоценности, часы, украшения, их одежда, предметы обихода, оборудование их мастерских и лавок, их валюта и ценные бумаги, их дома и хозяйственные постройки – все это продано местному населению (основные ценности оказались в руках биржевиков и коммерсантов). Ну а денежный эквивалент различными, большей частью обходными, путями поступил в немецкие военные кассы. Полученными таким путем национальными дензнаками других стран оккупанты оплачивали местные товары и услуги, приобретаемые для нужд их войск и гражданского населения рейха, выплачивали жалованье своим солдатам.
Понятно, что экспроприация граждан других государств в пользу Германии не должна была документироваться, все относящиеся к ней вопросы обсуждались, как правило, устно, в узком кругу. Германская сторона уделяла особое внимание тому, чтобы представить соответствующие мероприятия как внутреннее дело оккупированных (тем более – формально независимых) стран. Чиновники оккупационных администраций тщательно заметали следы, ведущие к источнику средств, переводя их с одного счета на другой, и вовлекали в эту практику финансовые ведомства и национальные банки зависимых и покоренных стран, превратив их, по выражению Али, в «укрывателей краденого».
Выручка от продажи еврейской собственности втекала в сборный резервуар госбюджетов этих стран, а затем в очищенной от следов ее происхождения форме присваивалась немцами. В оккупированных странах это присвоение было стопроцентным, в странах союзных и вассальных, где оно оформлялось как вклад последних в «совместные военные усилия», достигало 40 и более процентов.
Тем не менее гешефт был выгоден и для властей покоренных стран. Да, немцы требовали в оплату оккупационных расходов огромные, в конечном счете разорительные, суммы. Но при этом предлагали совместно ограбить третьего и сделать так, чтобы он затем исчез. В какой-то мере это уменьшало возлагаемое на них бремя. «Такая увязка, – подчеркивает Али, – как правило, опускается даже в новейшей литературе по «ариизации», равно как и в очень подробных подчас отчетах национальных комиссий историков относительно экспроприации евреев».
Еще одним способом эксплуатации и ограбления других народов в пользу немцев был рабский труд миллионов иностранных рабочих в Германии (часть вербовалась туда добровольно, однако большинство составляли насильственно пригнанные). Не говоря уже о том, что труд этих людей оплачивался хуже равноценного труда немцев (рабочим из Польши и Советского Союза – самым дискриминируемым – за равный труд предприятия платили на 15-40% меньше), их облагали более высоким подоходным налогом плюс особым налогом в размере 15% заработка. Евреи, цыгане и «остарбайтеры» платили в итоге в три раза больше, нежели работающие рядом с ними немцы. Именно поэтому, а также за счет вольнонаемных польских рабочих поступления от подоходного налога в казну рейха во второй половине военного времени увеличились вдвое.
То, что оставалось иностранным рабочим после вычета налогов, социальных взносов и стоимости содержания в «трудовом лагере», принудительно отправлялось на их «сберегательные счета». Деньги оттуда можно было снять лишь по возвращении на родину, т.е. после «победоносного» окончания войны. «Берлинское бюро Центрального хозяйственного банка Украины», куда предприятия переводили эти «сбережения», было, как отмечает Али, одним из псевдонимов кассы германского рейха.
Таким образом, использование иностранной рабочей силы позволяло почти полностью изымать ее заработки в пользу рейха. Это стабилизировало его финансы, щадило немецкого налогоплательщика и избавляло дефицитный потребительский рынок от давления покупательной способности. Если бы вместо этих людей задействовали, скажем, немок или увеличили продолжительность работы тыловиков-мужчин, в денежный оборот влились бы многие миллиарды марок, для которых не было покрытия. Это дестабилизировало бы марку и породило недовольство населения.
Таково вкратце основное содержание книги Али. В тесной связи с ним находится сюжет, также трактуемый по-новому, – об отношениях нацистского руководства и традиционных элит (юристов, дипломатов, генштабистов, особенно экономистов и финансистов) при проведении в жизнь описанной политики.
Али детально прослеживает роль, которую руководство и ведущие специалисты финансово-хозяйственных ведомств – минфина, рейхсбанка, имперской кредитной кассы, интендантского управления вермахта – играли в добывании денег для ведения войны и подкармливания немцев.
Финансисты и снабженцы вермахта играли активнейшую роль в осуществлении геноцида. Как профессионалы они были заинтересованы в максимально высоких контрибуциях – чтобы финансовые дефициты по возможности реже и меньше отражались на стратегических планах и моральном состоянии войск. Поэтому во многих местах они сами организовывали грабеж еврейского имущества (в Бельгии, Салониках, на Родосе, в Тунисе и пр.), в других вынуждали местные власти делать это (в Сербии, Франции, Италии). Для последующей депортации ограбленных в лагеря уничтожения вермахт, как правило, предоставлял транспорт. Делалось это, как подчеркивает Али, не просто потому, что военные ненавидели евреев, или в силу специфически немецкого рабского повиновения, вытеснившего остатки совести, а из-за реального материального интереса.
Ларчик просто открывался
Между политическим руководством и чиновниками-специалистами возникали иногда различия взглядов по вопросу о том, как быстро и какими методами Европа должна быть ограблена. Первые, как правило, ориентировались на краткосрочный, вторые – на среднесрочный эффект: они хотели еще какое-то время подоить корову и дать ей принести теленка, прежде чем отправить на бойню. Нацистские же главари мыслили в категориях политического выживания. Их лейтмотив – любой ценой добиться в кратчайший срок (пара недель или пара месяцев) соответствующей цели, чтобы удержаться на плаву.
Эти противоречия, порожденные ими трения и стычки (картина насквозь авторитарного вождистского государства, по мнению Али, неверна) в конечном счете шли на пользу системе. Сохраняющаяся возможность выявлять различия, ставить вопрос об оптимальном пути – все это помогало добиваться высокой эффективности. Без тонкой корригирующей доводки, компетентной выверки подчас безрассудно рискованных импровизированных акций нацистского руководства, без этого «убийственного сплава политического волюнтаризма и функциональной рациональности» чудовищные преступления не могли бы осуществиться. Взаимодействие политиков, экспертов и большинства населения – вот что лежало, по Али, в основе свершившегося.
И здесь мы возвращаемся к основному, наиболее болезненному выводу Али: «Система была создана для общей выгоды немцев. Каждый принадлежавший к «расе господ» – а это были не только какие-то нацистские функционеры, но 95% немцев – в конечном счете имел какую-то долю в награбленном: в виде денег в кошельке или импортированных, закупленных в оккупированных, союзных или нейтральных странах и оплаченных награбленными деньгами продуктов на тарелке. Жертвы бомбежек носили одежду убитых евреев и приходили в себя в их кроватях, благодаря бога за то, что выжили, а партию и государство – за оперативную помощь. «Холокост, – заключает Али – остается непонятым, если не анализируется как самое последовательное массовое убийство с целью грабежа в современной истории».
Такой ответ на вопрос о причинах происшедшего решительно расходится с принятыми из «национально-педагогических» соображений объяснениями, возлагающими ответственность на отдельные лица или группы – безумного, якобы харизматичного диктатора и его окружение или на банкиров, руководителей концернов, генералов и т.д. В ГДР, ФРГ, Австрии, констатирует Али, применялись различные стратегии самозащиты, но с одной и той же целью – обеспечить большинству населения спокойную жизнь и чистую совесть.
Али понимает, конечно, сколь ответственен сделанный им вывод: «Когда я говорю о «немцах», это понятие тоже относится к числу коллективистских обобщений… И все же при всем его несовершенстве оно кажется мне несравненно более точным, чем сильно суженное «нацисты». Ибо Гитлеру снова и снова удавалось расширить базу общественного согласия с его режимом далеко за пределы круга членов и избирателей его партии. Конечно, были немцы и немки, которые оказывали сопротивление, страдали и гибли в борьбе; немецкие евреи тоже были немцами, понимали себя как таковых, зачастую не без гордости. И все же выгоды из ариизации извлекали именно немцы (включая австрийцев), понимая под этим словом 95% населения. Тот, кто заявляет, что это были лишь отъявленные наци, уходит от реальной исторической проблемы».
Перефразируя слова известного философа Макса Хоркхаймера: «Молчащий о капитализме не должен рассуждать о фашизме», Али завершает книгу собственной максимой: «Тот, кто не желает говорить о выгодах миллионов простых немцев, пусть молчит о национал-социализме и Холокосте».
Дьявол сидел во всех
Несколько слов о реакции на книгу научного сообщества. Патриарх немецкой историографии Ганс Моммзен вместе с большинством других рецензентов оценили ее положительно. Из видных историков лишь Ганс-Ульрих Велер занял иную позицию: по его мнению, Али впал в «узколобый, анахроничный материализм». Оксфордский историк-экономист Адам Туз заявил, что автор ошибся в расчетах, вследствие чего вклад немцев в оплату военных расходов оказался заниженным. В пересчете на душу населения они платили в 1944 г. больше налогов, чем, например, англичане, а если учесть рост государственного долга, то их финансовое бремя было еще тяжелее. Али, однако, возразил: подушный расчет не учитывает главного – того, что большая часть немцев практически не платила прямых налогов. Путем налогообложения богатых и перечисленных форм грабежа «чужаков» военные расходы покрывались действительно лишь наполов ...
... ину, вторую же составляли кредиты, и в конечном счете немцы расплатились по ним девальвацией марки, обесценением банковских вкладов, страховых сбережений и пр. Но, во- первых, такой исход не входил в планы нацистского руководства, а во-вторых, людей тогда, как и сегодня, интересовало то, что изымают из их карманов, а не рост государственного долга.
Но суть не только и не столько в экономической стороне: поощряя грабеж, нацистское руководство создавало впечатление «отеческой заботы о людях», давало им ощущение «маленького счастья посреди большой войны». Коррумпирующий эффект посылочно-мешочной эпидемии Али демонстрирует письмами домой… солдата Генриха Бёлля. Поначалу в них звучат критические нотки по отношению к поведению товарищей, но постепенно эпидемия захватывает и его. («Дьявол, – вздыхает он в письме, – это действительно дьявол, и он сидит во всех».) «Под благосклонным покровительством «крестных отцов» Геринга и Гитлера, – констатирует Али, – солдат Бёлль целеустремленно и вдохновенно покупает и переправляет в Кёльн» родителям и жене масло, яйца, шоколад, кофе, лук, полпоросенка, мыло, косметику, дамские чулки, туфли, безрукавку и т.д., просит прислать ему для закупок все имеющиеся дома свободные деньги. «Католическая, чуждая нацизму политически семья Бёллей была довольна... Так возникала лояльность миллионов людей, в случае Бёллей – безусловно пассивная. Но для способности к политическому функционированию режиму больше и не требовалось»
Значит ли сказанное, что мы согласны с Али буквально во всем? Нет. Нам представляется, что он все же недооценил роль пропаганды и террора в поддержании нацистского режима. О первой он упоминает однажды и мимоходом как об известном, само собой разумеющемся и отнюдь не решающем факторе, второй же квалифицирует как проводимый «пунктиром на периферии (немецкого) общества». Этот последний тезис иллюстрирует цифра – на конец 1936 г., когда начальная волна политических репрессий схлынула, многие противники режима эмигрировали, и он очевидным образом консолидировался, численность узников концлагерей составляла 4761 человек (включая алкоголиков, наркоманов и профессиональных преступников) на 60 с лишним миллионов человек населения.
Да, масштабы террора против собственного народа были, конечно, несравнимы со сталинскими. Однако из 300 тысяч членов компартии, которых Германия имела на 1932 г., половина провела то или иное время в заключении, а 20 тысяч заплатили за свою деятельность жизнями.
И совсем неправ Али, когда для доказательства другого тезиса – «подавляющее большинство (немцев) не нуждалось ни в каком надзоре» – приводит сопоставление: в ГДР для контроля над 17 миллионами граждан было задействовано 190 тысяч штатных и столько же нештатных агентов «Штази», а гестапо в 1937 г. насчитывало лишь 7 тысяч сотрудников, включая секретарш и хозяйственников, СД – и того меньше. Здесь не учтен главный факт: в Третьем рейхе действовала всепроникающая система официальной слежки за населением. Домовые и квартальные надзиратели докладывали о поведении жильцов, их высказываниях, посетителях и пр. местному партийному руководству, низовыми функционерами которого являлись. Те же функции на рабочем месте выполняли служащие «Немецкого трудового фронта» (нацистский эрзац распущенных профсоюзов). Общее число надзиравших по должности составляло не менее 2 миллионов.
Но главный тезис – «об удовлетворенном режимом среднем арийце … который позволял совершаться всем преступлениям и пользовался их плодами», – обоснован в книге достаточно солидно. Разве лишь следовало бы его дополнить – упомянуть о той причудливой смеси из предчувствия катастрофы, надежды на чудо, страха перед возмездием победителей и перед террором властей, глухого недовольства, чувства бессилия и упрямого желания продержаться, которая характеризовала настроения пресловутого «среднего немца».
Впрочем, упреки такого рода Али отводит, заявляя: «Моя книга не претендует быть всеобъемлющим объяснением национал- социалистического периода истории».
В заключение – о реакции на книгу рядового читателя. Германия переживает сейчас нелегкие времена. Затянувшийся экономический застой, астрономические расходы на интеграцию бывшей ГДР повлекли за собой истощение ресурсов, накопленных за десятилетия экономического процветания. Беспрецедентная для послевоенной Германии массовая безработица, страх работающих перед завтрашним днем, эрозия и демонтаж системы социальных гарантий – все это ведет к снижению уровня и качества жизни и, конечно, воспринимается болезненно. И в это самое время Али напоминает соотечественникам, что 95% немцев извлекли некогда личную выгоду из гитлеровского режима. И в телевизионном интервью бросает: «Если бы все это (награбленное у иностранцев и инородцев. – С.М.) нужно было возместить – с положенными за истекшее время (с 1944-1945 гг.) процентами, наши зарплаты и пенсии пришлось бы сократить вдвое».
Германия: Даешь отмену социальных гарантий во имя победы над фашистским прошлым! Историей у нас называют то, что получается в результате ее толкования. Поэтому-де историю необходимо переписывать снова и снова. Равным образом не скрывают, что каждое новое толкование прошлого должно проводиться согласно духу времени, в котором живет историк. Историческая картина мира становится от этого «актуальной» – что весьма удивительно, ведь речь идет о прошлом – и оптимально подходит для «духовной ориентации» современников. Новое толкование фашизма в исполнении немецкого историка Гётца Али («Народное государство Гитлера – грабеж, расовая война и национальный социализм», Франкфурт на Майне, 2005) не нарушает этой традиции и подает историю под моральным соусом, соответствующим духу сегодняшнего времени. Высокое классовое самосознание, с которым Шрёдер проводит свои реформы, вдохновило «неудобного мыслителя» (как называет историка «Ди Вельт») на «смелые тезисы» («Шпигель»), в которых «национальный социализм» (стр. 38) Гитлера, а также современная система социального страхования предстают в совершенно новом свете. И надо же: «провокационная книга» («Ди Цайт») в день издания попала на телевидение в программу «Темы дня» и скоро стала бестселлером. Остается только выяснить, какая потребность в новых уроках истории столь успешно удовлетворяется этой книгой.
Цель историка заключается в том, чтобы еще раз дать ответ на тот вопрос, которым в Германии задаются со времен падения фашизма, с недоумением глядя назад, в фашистское прошлое: «Как это могло произойти?» (стр. 35). В основе исследования Гётца Али тоже лежит тот принципиальный ответ, который уже содержится в данном вопросе: выход Третьего рейха на немецкую историческую арену по идее «невозможно себе представить». Если бы тогда в государстве все было в порядке, то подобное преступление «во имя Германии» никогда бы не произошло. Говоря конкретнее, каждое исследование фашизма начинается с вопроса о том, каким образом – несмотря на все! – образовалось общеизвестное соединение народа и государства, способное на то, чтобы развязать мировую войну. Гётц Али тоже стоит перед этой морализаторской загадкой: как могло произойти то, чего по идее не могло произойти?
«То, что система власти Гитлера с первых дней была крайне неустойчивой, доказано. Возникает вопрос, каким образом она была стабилизирована» (35).
Исходя из этого, немецкий историк задается вопросом, какими способами Гитлеру все же удалось мотивировать народ и по каким мотивам народ пошел за своим фюрером. В этом Гётц Али не отличается от других демократических исследователей фашизма – ведь вопрос о скрытых мотивах народа принципиально исключает возможность того, что народ и фюрер были едины именно в политических убеждениях и что программа Гитлера под заголовком «Германия превыше всего» оказала воздействие на людей по той причине, что обращалась к ним как к патриотам. Раньше несложную комбинацию из решительного национального руководства и «здорового» патриотизма масс запутывали теориями о совращении, насилии и магических способностях к манипуляции. Теперь Гётц Али, этот правдолюбец и нарушитель запретов, преподносит нам новый вариант тезиса о коллективной вине: материальный подкуп со стороны властей и продажность народа – вот что сплотило «находившиеся в напряженных отношениях народ и власть» (35).
Третий рейх – заботливое государство В подтверждение своего позднего открытия Гётц Али предъявляет тщательно отсортированные факты. Гитлера и его приспешников он выставляет как «классических политиков-популистов», которые «чуть ли не каждый час задавались вопросом, как им обеспечить и повысить удовлетворение масс» (36). Обильный фактический материал и многочисленные сноски создают представление о том, как при «национально-социалистической политике народного благоденствия» (36) социальные блага лились на рядовых арийцев словно из рога изобилия. Компенсации семьям за ущерб от войны, ссуды супружеским парам, пособия на ребенка, повышение суммы, не облагаемой налогом, и т.д. и т.п. – все это говорит о «заботливости режима» (38). Даже судебные исполнители обязаны были проявлять «социальную чувствительность» (21). «Коричневая политика социальной справедливости» (37) также позаботилась о равных возможностях для всех, облегчила продвижение по службе, назначила надбавки за работу ночью, в воскресенье и по праздникам, а также вдвое увеличила отпуск вместе с отпускными. Особенно в вопросе финансирования войны нацисты педантично следили за тем, чтобы не обременять дополнительными налогами и без того пустые кошельки рядовых соотечественников. Правда, национал-социалисты совершенно не скрывали той единственной цели, ради которой проявляли «социальную» щедрость: они в прямом смысле слова кормили народ на убой, т.е. стремились создать «здоровый национальный коллектив», пригодный в качестве рабочего скота и пушечного мяса. Но Гётц Али не верит ни единому слову в соответствующих источниках, он видит во всем этом попытку подкупа в чудовищных размерах. Посредством «военно-социалистического благополучия, обеспеченного социально- и расово-империалистическим путем» (326), нацисты «каждый день заново покупали общественную поддержку или как минимум безразличие» (36) – в противном случае, надо полагать, немецкие солдаты на фронте и надзиратели в концлагерях со дня на день подняли бы восстание. Раньше демократические теории о фашизме сводились к оправданию немецкого народа, который, мол, действовал под дулом ружья или был ослеплен гениальной демагогией фюрера. Гётц Али сохраняет за немцами политическую «невинность», однако возлагает на них определенную моральную вину: из корыстных соображений социальной «выгоды» немцы примкнули к «преступному режиму». Низкий материализм – вот что двигало немцами в их пособничестве постыдным деяниям своего правительства! Это толкование фашистского единения народа с политическим руководством, конечно, не дает верной информации о причинах того, почему немцы в массовом порядке шли под пули. Зато это дает информацию о взглядах современного историка-демократа: по его глубокому убеждению, во времена, когда требуется сплоченность нации, по идее уместна совершенно другая политика, чем при Гитлере. Настоящий национальный подъем достигается только коллективными национальными усилиями, читай: повышенной эксплуатацией народа. Когда государство находится в бедственном положении и уж тем более в состоянии войны, то от народа настоятельно требуются жертвы. С этой позиции социальная политика национал-социалистов видится историку как сплошное благодеяние: Гитлер прямо-таки баловал свой народ, подарки раздавал! Освободил неимущих от военных налогов, заставил раскошелиться богатых и даже дошел до того, что изъял огромные прибыли военной промышленности, повысил налог с корпораций и ввел особые сборы с домовладельцев. Придворному историку эпохи шрёдерских реформ сразу бросается в глаза: у Гитлера все было вверх ногами!
Чтобы достоверно подкрепить свой тезис о подкупе, историк обращается к показаниям подкупленных. При этом он обильно цитирует прием, свойственный всем националистам: толкуя благо нации как непременное условие собственного блага, они готовы принципиально отказаться от личной пользы, но, с другой стороны, практикуя идеализм самопожертвования ради высших национальных интересов, они всегда верят в то, что добьются своего успеха благодаря успеху нации. Патриоты считают своим обязательным долгом «участвовать» во всех национальных проектах независимо от собственной выгоды, но параллельно с этим они ищут и находят признаки того, что их национальный идеализм материально окупается. Так в распоряжении историка оказывается куча ценного материала из первоисточников, где рядовые арийцы выражают радость и удовлетворение по поводу всевозможных мероприятий своего нового руководства. Всем этим высказываниям историк верит на слово, забыв про свой критический подход к первоисточникам: люди считали, что с ними хорошо обходятся – значит, это так и было. Гётц Али в изобилии предоставляет слово свидетелям такого рода: к примеру, молодой писатель Генрих Бёлль, находясь в командировке на западном фронте, спрашивает у своих домочадцев, какие подарки им прислать полевой почтой. Из этого смехотворного самообмана рядовых патриотов Гётц Али мастерит причину их «участия», а, вернее, причину того, почему они отказались от сопротивления, которого от них по идее надо было ожидать. Так что аргументация историка, а, точнее, принцип, по которому он конструирует историческую картину, не выходит за рамки дешевого криминального романа, в котором следователь распознает во всякой выгоде мотив преступления и таким образом преступника.
С другой стороны, результат этого расследования обогащает немецкое историческое самосознание воистину новыми разоблачениями: немцев соблазнили на войну и геноцид при помощи маленьких подарков. Таким образом работники тыла превращаются в сборище «мелких и крупных прихлебателей» (361), а пушечное мясо на фронте – в банду «вооруженных челноков» (361). Немецкий народ в целом предстает как армия изнеженных охотников за дешевизной, которые с радостью дали принести себя в жертву победе Германии, потому что не должны были за это раскошелиться, платили справедливые налоги и иногда получали разрешение ограбить французский дом. По мнению историка, поддержка немцами мировой войны и геноцида исчерпывающе мотивирована тем, что вдовы солдат получали игрушки для детей, а пенсионеры, чьи дома подверглись бомбежке, – поношенную одежду. Ни один папа римский и ни один фашист не смог бы так мрачно расписать инфекцию «материализма», поразившую в сущности здоровый народ.
Мировая и расовая война – компенсационное финансирование «социальных благодеяний» Если коричневые популисты проводили свою «социальную политику умиротворения» (360) только для того, чтобы остаться у власти, – чего же они тогда хотели? Правильно: всего лишь своей собственной власти! Сплошное предательство по отношению к истинному назначению государства и сверх того сплошное безобразие для государственного бюджета: согласно компетентной оценке историка, «систематический подкуп посредством социальных благодеяний» (361) являлся колоссальным расточительством. И это, конечно же, имело самые печальные последствия, поскольку, как всем сегодня известно, для этого необходимо «компенсационное финансирование». Скромные подарки «услужливой диктатуры» (36) с целью поднятия настроения у народа Гётц Али объявляет сущностью преступления Гитлера, поскольку видит в них причину освоения нетрадиционных финансовых источников, читай: причину «крупномасштабного разбоя, организованного государством» (346): «Отсюда проистекала имманентная необходимость (!) войны и разбоя» (353). Хотя Гётц Али и выставляет Гитлера чудовищем, тем не менее в ходе своего исследования мотивов он в известной мере оправдывает фашиста: даже Гитлер со своей «преступной политикой» не хотел ни войны, ни уничтожения евреев – ему пришлось удовлетворять материализм людей, разыгравшийся от его собственных обещаний, и поэтому он пошел на разбой и убийство, чтобы удержаться у власти. Получается, что Гитлер был втянут в «невообразимые преступления» только из-за своего стремления к власти – а какой политик к ней не стремится! – и связанных с этим популистски-услужливых махинаций: «Забота о народном благе немцев была основной движущей силой в политике насилия, порабощения и истребления» (345).
Чтобы сделать такой вывод, нужно проявить немалую бессовестность в толковании. Гётц Али целенаправленно не обращает внимания на целевое назначение фашистской программы «народного блага». Эта программа недвусмысленно предусматривала триумф национального коллектива под названием «Германия» над всеми внешними и внутренними врагами, а вовсе не благополучие индивида, которое тогда клеймили как «антинародный эгоизм». От словосочетания «народное благо» Гётц Али оставляет только «благо», стремясь создать видимость того, что Гитлер решил построить этакий социализм, т.е. организовать благополучие масс с использованием больших средств и таким образом сделать свой режим популярным. Так жестокость народного блага, достигаемого в «вечной борьбе за существование» посредством войны с «неполноценными» народами, превращается в сплошное благодеяние для рядовых немцев.
Соответственной оригинальностью отличается его толкование фашистской идеологии о единстве народа и политического руководства. В глазах Али это была вовсе не идеология, а реальность. Когда нацисты, решительно претворяя в жизнь свою расовую программу, реализовывали имущество евреев; когда они разграбляли страны, захваченные в ходе войны за восстановление величия немецкой державы, при случае позволяя солдатам поживиться, то делалось это только для того, чтобы поддержать военную экономику. Гётц Али ставит все с ног на голову – как он уже это сделал в случае подкупленных немецких «прихлебателей» в тылу – и смысл превращается в бессмыслицу: обыкновенную добычу он выставляет как цель войны, которая, как-никак, должна была перевернуть вверх дном соотношение сил на европейской и мировой арене. В результате война совершает мутацию, превращаясь в «самое решительное массовое убийство с целью ограбления, которое имело место в современной истории» (318) и которое, конечно же, пошло на пользу не только нацистскому государству, но и его «людям-господам» (318). Для того, чтобы государство могло обеспечить своему народу хлеба и зрелищ, затевается мировая война, и газовые камеры тоже великолепно вписываются в экономические расчеты масс, думающих только о собственном благе, и больше ни о чем...
Сегодняшняя система социального страхования – историческое наследие нацистских преступлений Вклад столь изобретательного исторического вздора в моральную копилку страны состоит в тех уроках, которые нужно извлечь из него в отношении настоящего. Гётц Али хочет наглядно продемонстрировать, как популизм губит государство и народ. Для него слова «популярный и преступный» (38) – синонимы, потому что именно в «популистских» уступках народу проявляется «плохое правление». Выражение «услужливая диктатура» уже обо всем говорит: услужливость государства является не только безответственной с позиции государственного бюджета, но и приводит неизбежным образом к преступлениям и погибели. Поэтому единственно неизбежное решение – руководить страной с бескомпромиссно классовым самосознанием. По-настоящему ответственное национальное руководство умеет потребовать от народа «крови, слез и пота», а в остальном посвящает всю свою «услужливость» потребностям предпринимателей. Общество, которое хочет добиться хороших рыночных результатов, не может считаться с благополучием рядовых членов. Стремиться смягчить последствия капитализма для «маленьких» людей – значит быть идеалистом и вести страну к пропасти. Кто хочет сделать добро своему народу, тот только портит его. Об этом тоже можно узнать из новой интерпретации национал-социализма. Немцы «присоединились» к Гитлеру не из-за «совращенной» любви к родине, как нередко подозревают, а из-за недостатка в патриотизме, который не был в них воспитан политическим руководством. Так, между делом, проводится реабилитация тогдашней морали, которая требовала самоотверженной готовности пожертвовать собой ради народа и государства: настоящий патриотический настрой не нуждается в материальных уступках со стороны государства для совершения национальных подвигов. Напротив: если народ нужно подкупать, чтобы у него не испортилось настроение, то это не народ, а сборище негодяев, готовых на любые преступления.
Подобными поучениями Али стремится не только обеспечить историческое оправдание непопулярным реформам нынешнего руководства Германии, но и сконструировать исторический компромат на главный объект этих реформ – систему социального страхования. Его интересуют исторические обстоятельства, которые связывают современную систему социального страхования с «самой мрачной главой немецкой истории». Дело в том, что, по мнению историка, гитлеровская социалистическая модель, основанная на подкупе, получила продолжение не только в ГДР, но и в ФРГ: многие компоненты сегодняшней системы социального страхования, ставшей непосильным бременем для Германии, были введены при Гитлере, а значит, обязаны своим происхождением его низменным «мотивам»: «Cоциальные политики национал-социализма наметили контуры пенсионной программы, которая впоследствии стала в ФРГ нормой начиная с 1957 года и согласно которой старость и бедность перестали быть синонимами» (20). Что из этого следует – понятно: наемный труд должен сопровождаться бедностью, а не благополучием. «Это были законы, которые сделали национал-социализм популярным и в которых просвечивали контуры будущей Федеративной республики Германии» (22). Такое положение дел выставляет систему социального страхования в неприглядном свете. В результате услужливых махинаций Гитлера мы десятилетиями жили не по средствам, привели экономику в упадок и теперь должны проглотить горькую пилюлю реформ, – сообщает Али избалованным и по сей день коррумпированным немцам, чьи непомерно высокие социальные запросы и жалобные протесты против необходимых изменений тоже относятся к пагубным последствиям национал-социализма:
«Запрещение необоснованного увольнения, охрана прав квартиросъемщиков, защита от наложения ареста на имущество – сотни точно выверенных законов были направлены на политику умиротворения. Тем самым Гитлер обозначил политически-ментальные контуры будущей системы социального страхования в ФРГ. Правительство Шрёдера и Фишера стоит перед исторической задачей долгого расставания с народной общностью» (Гётц Али в «Зюддойче Цайтунг» от 01.09.04).
Вот так историческая идеология подстраивается под политику: Шрёдер давно уже начал демонтаж системы социального страхования, а историки а-ля Али черпают из этого историографическую задачу заменить славные традиции, которые долгое время ей приписывали, бесславными традициями. Если раньше система социального страхования награждалась историческим знаком качества как детище своего великого основателя Бисмарка и при этом десятилетиями служила наглядным доказательством добротности рыночной экономики, не имеющей ничего общего с «манчестерским капитализмом», то теперь ее объявляют традицией, пошедшей от Гитлера, связывают причинно-следственной связью с его ужасными преступлениями и клеймят историческим позором. По-видимому, только этого и не хватало стране в эпоху реформ: даешь отмену социальных гарантий во имя победы над фашистским прошлым! http://www.gegenstandpunkt.com/russisch/Aly.html
Лилиану Кованни, режисера фильма "Ночной Портье" глупые антифашисты обвинили в эстетизации фашизма. На самом деле фильм этот о том, что фашистами становятся самые обычные люди, со своими проблемами и слабостями, которые способны и любить, и ненавидеть. Собственно это фильм о том, как становятся фашистами. Культивирование представления о фашистах, как о злобных монстрах, упавших с Марса, как раз очень затемняет понимание того, что такое фашизм и откуда он берется.
Отправлено: 15.11.12 14:08. Заголовок: Вот кстати в продолж..
Вот кстати в продолжении темы про Сталинград, которая обсуждалась на основном форуме:
цитата:
Вечером 8 ноября 1942 года Гитлер произносит свою традиционную речь перед ветеранами национал-социалистического движения в мюнхенском пивном зале «Бюргербройкеллер». Диктатор использует этот форум для нескольких посланий. Во-первых, что касается сражения за Сталинград, то, по словам фюрера, речь там не идет о какой-то престижной дуэли со Сталиным. Прежде всего этот город, по мнению Гитлера, является «гигантским перевалочным пунктом» для советской военной промышленности, который следует окончательно уничтожить. Во-вторых: «Именно поэтому я хотел его взять, и – вы знаете – мы скромны, мы уже его взяли! Там осталось всего парочка очень небольших мест».
Это была не только далекая от действительности и распространявшаяся Гитлером эйфория, но также продиктованный реальностью расчет. Незадолго до этого Гитлер узнал о высадке американцев и британцев в Марокко и Алжире. Немецко-итальянская танковая армия «Африка» едва не была полностью уничтожена при Эль-Аламейне, после чего она открыто отступала на запад и могла оказаться между двумя армиями, превосходящими ее по силе. Что касается собственно военных целей года, то завоевание советских нефтяных полей в районе Каспийского моря осуществить не удалось.
Никогда еще победа не была так нужна Гитлеру. Это было необходимо для того, чтобы держать под контролем своих союзников, предоставивших миллионы солдат. Это было необходимо для того, чтобы обеспечить благосклонное отношение нейтральных государств, таких, как Швеция и Турция. Это было необходимо для того, чтобы укрепить свой престиж среди «народной общности» (Voelkergemeinschaft), существенно пострадавший после провала блицкрига зимой 1941 года. Ему нужен был Сталинград. Время, как сказал Гитлер, выступая в пивном зале «Бюргербройкеллер», не имеет значения.
Отправлено: 25.12.12 14:17. Заголовок: Последнее время немц..
Последнее время немцы часто пишут, что Паулюс вполне мог выйти из окружения и спасти тем самым своих оставшихся в живых солдат, большинство из которых в последствии погибло в плену, но не проявил достаточной воли к этому. С внешней стороны вроде как все было готово для прорыва:
цитата:
Несмотря на постоянные атаки со стороны Красной Армии, 23-я танковая дивизия готовилась выполнить свою роль по деблокированию оказавшейся в окружении группировки. 17 декабря последовал приказ: «После установления контакта с 6-й армией должны быть подготовлены многокилометровые пути движения в обоих направлениях, и в первую очередь это следует сделать для колонн 6-й армии, создавая для них пункты размещения и снабжения в районе железнодорожной станции Ремонтная и хутора Заливский-Генералов, а также к северо-западу от них».
Но Паулюс оказался не способным отдать необходимые указания:
цитата:
И таким образом человек, любимым хобби которого было за стаканом красного вина представлять себе сражения Наполеона и который никогда прежде не командовал ни дивизией, ни корпусом, был удостоен чести стать острием гитлеровского копья при прорыве на юг. Когда спустя 11 месяцев Гитлер запретил ему попытку прорыва из окружения и высокопарно пообещал ему, что «он сделает все ради ее (6-ой армии – прим. редакции газеты Welt) спасения», Паулюс оказался неспособным взять на себя ответственность и, не подчиняясь приказу, дать указание своим солдатам попытаться вырваться из окружения.
Отправлено: 25.12.12 17:24. Заголовок: Не совсем понятно: к..
Не совсем понятно: каким образом соладыт паулюса могли бы вырваться из окружения? Ведь они уже много недель не получали нормального снабжения, они голодали, они не имели транспорта, и т.д. Понтяно, что части Вермахта, прорывашиеся к ним извне и не испытывавшие подобных трудностей, были более подвижны и, стало быть - имели более высокие шансы преолодеть расстояние, отделявшее их от позиций 6-й аврмии.
Запись беседы тов. И.В. Сталина с руководителями Социалистической единой партии Германии В. Пиком, О. Гротеволем, В. Ульбрихтом, М. Фехнером и Ф. Эльснером 31 января 1947 г. в 21 час. 00 мин.
Во время беседы присутствуют: тт. В.М. Молотов, М.И. Суслов (зав. Отделом внешней политики ЦК ВКП(б), В.С. Семенов (политический советник по делам Германии), Н.Н. Волков (переводчик).
[...] Тов. Сталин спрашивает: «Много ли в Германии фашистских элементов? В процентном отношении? Какую силу они представляют? Приблизительно можно сказать? В частности, в западных зонах?»
Гротеволь отвечает, что он затрудняется ответить на эти вопросы, но он может дать тов. Сталину длинный список фашистов, находящихся на руководящих постах в западных зонах. ... Тов. Сталин спрашивает, есть ли среди бывших фашистов толковые люди, хорошие организаторы.
Гротеволь отвечает, что все они реакционеры.
Тов. Сталин спрашивает: «Расколоть их нельзя?»
Гротеволь отвечает, что это можно сделать на базе плебисцита.
Тов. Сталин замечает: «До голосования?! Например, в советской зоне есть свои фашисты. Нельзя ли им позволить организовать свою партию под другим названием? Чтобы не толкать всех к американцам». Тов. Сталин говорит, что по отношению к фашистам они (руководители СЕПГ) имели курс на уничтожение. Может быть, надо дополнить этот курс другим курсом на привлечение, чтобы не всех бывших фашистов толкать в лагерь противников?
Гротеволь возражает, что пока нацисты сидят на руководящих постах в западных зонах, такой курс СЕПГ был бы непонятен массам трудящихся на западе.
Тов. Сталин говорит, что это следовало бы сделать у себя, в советской зоне, чтобы в западных зонах фашисты поняли, что не всех их будут уничтожать.
Пик возражает, что это невозможно.
Тов. Сталин замечает: «Невозможно? Мне казалось, что возможно».
Пик говорит, что до сих пор СЕПГ отличала номинальных нацистов от активных нацистов. Против активных нацистов велась борьба.
Тов. Сталин спрашивает: «Не очень активных нацистов от очень активных нацистов?!»
Пик говорит, что такой подход был бы очень трудным для СЕПГ.
Тов. Сталин говорит, что это было бы неплохо. Были же в фашистской партии патриотические элементы. Их надо завербовать на свою сторону. Может быть, взять кого-либо из средних деятелей бывшей нацистской партии или из бывших лидеров. Такие люди, вероятно, есть.
По мнению Ульбрихта, этим можно будет заняться после Московской конференции. Налицо возможность расколоть бывших нацистов, особенно молодежь, по вопросам о национализме и о социализме. Многие из молодых нацистов искренне верили тому, что фашистская партия была национальной и социалистической. До Московской конференции этого сделать невозможно.
Тов. Сталин разъясняет, что он не имел в виду привлечь бывших фашистов на сторону СЕПГ. Они на это не пойдут. Он, тов. Сталин, говорил о том, чтобы дать им поощрение, позволить организовать свою партию с тем, чтобы эта партия работала в блоке с СЕПГ.
Отправлено: 28.12.12 12:40. Заголовок: Человечный Сталин Н..
цитата:
Человечный Сталин
Не то чтоб человечный, просто прагматичный, а товарищи Пик и Гротеволь больно нахально себя как то ведут, тов. Сталин им так и эдак дает понять, что нужно проводить работу среди бывших фашистов, а они ни в какую, дурака трут и все тут.
Отправлено: 28.12.12 19:06. Заголовок: В итоге таки провели..
В итоге таки провели. Тут прочитал в википедии, что после объединения Германии образованная в соответствии с этими указаниями тов. Сталина Национал-демократическая партия Германии слилась с... СвДП. :)
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
всё прочее декорация... 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума